Неточные совпадения
К довершению этого, кричал кричмя дворовый ребятишка, получивший от матери затрещину; визжал борзой кобель, присев задом к земле, по поводу
горячего кипятка, которым обкатил его, выглянувши из кухни, повар.
Словом, все голосило и верещало невыносимо. Барин все видел и слышал. И только тогда, когда это делалось до такой степени несносно, что даже мешало барину ничем не заниматься, высылал он сказать, чтоб шумели потише.
Но, думая так, он в то же время ощущал гордость собою: из всех знакомых ей мужчин она выбрала именно его. Эту гордость еще более усиливали ее любопытствующие ласки и
горячие, наивные до бесстыдства
слова.
Он уже понимал, что говорит не те
слова, какие надо бы сказать. Варвара схватила его руку, прижалась к ней
горячей щекой.
— Одни играют в карты, другие
словами, а вы — молчите, точно иностранец. А лицо у вас — обыкновенное, и человек вы, должно быть, сухой,
горячий, упрямый — да?
Маленький пианист в чесунчовой разлетайке был похож на нетопыря и молчал, точно глухой, покачивая в такт
словам женщин унылым носом своим. Самгин благосклонно пожал его
горячую руку, было так хорошо видеть, что этот человек с лицом, неискусно вырезанным из желтой кости, совершенно не достоин красивой женщины, сидевшей рядом с ним. Когда Спивак и мать обменялись десятком любезных фраз, Елизавета Львовна, вздохнув, сказала...
Все, что он слышал, было совершенно незначительно в сравнении с тем, что он видел. Цену
слов он знал и не мог ценить ее
слова выше других, но в памяти его глубоко отчеканилось ее жутковатое лицо и
горячий, страстный блеск золотистых глаз.
— Как видишь — нашла, — тихонько ответила она. Кофе оказался варварски
горячим и жидким. С Лидией было неловко, неопределенно. И жалко ее немножко, и хочется говорить ей какие-то недобрые
слова. Не верилось, что это она писала ему обидные письма.
Начали спорить по поводу письма, дым папирос и
слов тотчас стал гуще. На столе кипел самовар, струя серого вара вырывалась из-под его крышки
горячей пылью. Чай разливала курсистка Роза Грейман, смуглая, с огромными глазами в глубоких глазницах и ярким, точно накрашенным ртом.
— Постарел, больше, чем надо, — говорила она, растягивая
слова певуче, лениво; потом, крепко стиснув руку Самгина
горячими пальцами в кольцах и отодвинув его от себя, осмотрев с головы до ног, сказала: — Ну — все же мужчина в порядке! Сколько лет не видались? Ох, уж лучше не считать!
И вот он — дома. Жена, клюнув его
горячим носом в щеку, осыпала дождем обиженных
слов.
По настоянию деда Акима Дронов вместе с Климом готовился в гимназию и на уроках Томилина обнаруживал тоже судорожную торопливость, Климу и она казалась жадностью. Спрашивая учителя или отвечая ему, Дронов говорил очень быстро и как-то так всасывая
слова, точно они,
горячие, жгли губы его и язык. Клим несколько раз допытывался у товарища, навязанного ему Настоящим Стариком...
Самгин ожидал не этого; она уже второй раз как будто оглушила, опрокинула его. В глаза его смотрели очень яркие,
горячие глаза; она поцеловала его в лоб, продолжая говорить что-то, — он, обняв ее за талию, не слушал
слов. Он чувствовал, что руки его, вместе с физическим теплом ее тела, всасывают еще какое-то иное тепло. Оно тоже согревало, но и смущало, вызывая чувство, похожее на стыд, — чувство виновности, что ли? Оно заставило его прошептать...
Обнаруживая свою невещественность, оно бесследно исчезало в потоках
горячих речей, в дыме
слов, не оставляя по себе ни пепла, ни золы.
— Козьма Иванов Семидубов, — сказал он, крепко сжимая
горячими пальцами руку Самгина. Самгин встречал людей такого облика, и почти всегда это были люди типа Дронова или Тагильского, очень подвижные, даже суетливые, веселые. Семидубов катился по земле не спеша, осторожно, говорил вполголоса, усталым тенорком, часто повторяя одно и то же
слово.
Анна Андреевна, лишь только обо мне доложили, бросила свое шитье и поспешно вышла встретить меня в первую свою комнату — чего прежде никогда не случалось. Она протянула мне обе руки и быстро покраснела. Молча провела она меня к себе, подсела опять к своему рукоделью, меня посадила подле; но за шитье уже не принималась, а все с тем же
горячим участием продолжала меня разглядывать, не говоря ни
слова.
— Я не забыла этого, — приостановилась вдруг Катерина Ивановна, — и почему вы так враждебны ко мне в такую минуту, Катерина Осиповна? — с горьким,
горячим упреком произнесла она. — Что я сказала, то я и подтверждаю. Мне необходимо мнение его, мало того: мне надо решение его! Что он скажет, так и будет — вот до какой степени, напротив, я жажду ваших
слов, Алексей Федорович… Но что с вами?
У меня инстинктивное предчувствие, что вы, Алеша, брат мой милый (потому что вы брат мой милый), — восторженно проговорила она опять, схватив его холодную руку своею
горячею рукой, — я предчувствую, что ваше решение, ваше одобрение, несмотря на все муки мои, подаст мне спокойствие, потому что после ваших
слов я затихну и примирюсь — я это предчувствую!
Но в своей
горячей речи уважаемый мой противник (и противник еще прежде, чем я произнес мое первое
слово), мой противник несколько раз воскликнул: „Нет, я никому не дам защищать подсудимого, я не уступлю его защиту защитнику, приехавшему из Петербурга, — я обвинитель, я и защитник!“ Вот что он несколько раз воскликнул и, однако же, забыл упомянуть, что если страшный подсудимый целые двадцать три года столь благодарен был всего только за один фунт орехов, полученных от единственного человека, приласкавшего его ребенком в родительском доме, то, обратно, не мог же ведь такой человек и не помнить, все эти двадцать три года, как он бегал босой у отца „на заднем дворе, без сапожек, и в панталончиках на одной пуговке“, по выражению человеколюбивого доктора Герценштубе.
— О, как вы говорите, какие смелые и высшие
слова, — вскричала мамаша. — Вы скажете и как будто пронзите. А между тем счастие, счастие — где оно? Кто может сказать про себя, что он счастлив? О, если уж вы были так добры, что допустили нас сегодня еще раз вас видеть, то выслушайте всё, что я вам прошлый раз не договорила, не посмела сказать, всё, чем я так страдаю, и так давно, давно! Я страдаю, простите меня, я страдаю… — И она в каком-то
горячем порывистом чувстве сложила пред ним руки.
Удивительная женщина Татьяна Борисовна, а никто ей не удивляется: ее здравый смысл, твердость и свобода,
горячее участие в чужих бедах и радостях,
словом, все ее достоинства точно родились с ней, никаких трудов и хлопот ей не стоили…
Изредка приходила весть о ком-нибудь из друзей, несколько
слов горячей симпатии — и потом опять одни, совершенно одни.
Гарибальди должен был усомниться в желании правительства, изъявленном ему слишком
горячими друзьями его, — и остаться. Разве кто-нибудь мог сомневаться в истине
слов первого министра, сказанных представителем Англии, — ему это советовали все друзья.
Я понимаю, что религиозность самая
горячая может быть доступна не только начетчикам и богословам, но и людям, не имеющим ясного понятия о значении
слова «религия».
И на эту речь хоть бы
слово; только одна рожа сунула
горячую головню прямехонько деду в лоб так, что если бы он немного не посторонился, то, статься может, распрощался бы навеки с одним глазом.
Проговоря эти
слова, Вакула испугался, подумав, что выразился все еще напрямик и мало смягчил крепкие
слова, и, ожидая, что Пацюк, схвативши кадушку вместе с мискою, пошлет ему прямо в голову, отсторонился немного и закрылся рукавом, чтобы
горячая жижа с галушек не обрызгала ему лица.
Слова были знакомы, но славянские знаки не отвечали им: «земля» походила на червяка, «глаголь» — на сутулого Григория, «я» — на бабушку со мною, а в дедушке было что-то общее со всеми буквами азбуки. Он долго гонял меня по алфавиту, спрашивая и в ряд и вразбивку; он заразил меня своей
горячей яростью, я тоже вспотел и кричал во всё горло. Это смешило его; хватаясь за грудь, кашляя, он мял книгу и хрипел...
Шишков говорит, что «Хвостов соединял в душе своей две противности: кротость агнца и пылкость льва», Давыдов же, по его
словам, «нравом вспыльчивее и
горячее Хвостова, но уступал ему в твердости и мужестве».
Вся степная птица, отпуганная пожаром, опять занимает свои места и поселяется в этом море зелени, весенних цветов, цветущих кустарников; со всех сторон слышны: не передаваемое
словами чирканье стрепетов, заливные, звонкие трели кроншнепов, повсеместный
горячий бой перепелов, трещанье кречеток.
За несколько
горячих и сердечных
слов в Москве Рогожин уже называет его своим братом, а он…
Но пока это ходило в предположениях, к которым к тому же никто, кроме Рогнеды Романовны, не изъявлял
горячего сочувствия, маркиза столкнулась у Богатыревой с Ольгою Сергеевной Бахаревой, наслушалась от той, как несчастная женщина бегала просить о защите, додумала три короба собственных
слов сильного значения, и над Розановым грянул суд, ошельмовавший его заочно до степеней самых невозможных. Даже самый его либерализм ставился ему в вину. Маркиза сопела, говоря...
Среди всякого общества много такого рода людей: одни из них действуют на среду софизмами, другие — каменной бесповоротной непоколебимостью убеждений, третьи — широкой глоткой, четвертые — злой насмешкой, пятые — просто молчанием, заставляющим предполагать за собою глубокомыслие, шестые — трескучей внешней словесной эрудицией, иные хлесткой насмешкой надо всем, что говорят… многие ужасным русским
словом «ерунда!». «Ерунда!» — говорят они презрительно на
горячее, искреннее, может быть правдивое, но скомканное
слово.
Припомнив все, слышанное мною в разное время от Параши, и вырывавшиеся иногда
слова у матери во время
горячих разговоров с отцом, я составил себе довольно ясное понятие о свойствах людей, с которыми она жила.
«Пусть-де околеет, туда и дорога ему…» И прогневалась на сестер старшиих дорогая гостья, меньшая сестра, и сказала им таковы
слова: «Если я моему господину доброму и ласковому за все его милости и любовь
горячую, несказанную заплачу его смертью лютою, то не буду я стоить того, чтобы мне на белом свете жить, и стоит меня тогда отдать диким зверям на растерзание».
Подслушаны были
горячие, обидные
слова, сказанные с обеих сторон.
Билась в груди ее большая,
горячая мысль, окрыляла сердце вдохновенным чувством тоскливой, страдальческой радости, но мать не находила
слов и в муке своей немоты, взмахивая рукой, смотрела в лицо сына глазами, горевшими яркой и острой болью…
Ее
горячий полушепот,
слова любви ее, успокаивая волнение матери, поднимали ее упавшие силы.
Мать, недоумевая, улыбалась. Все происходившее сначала казалось ей лишним и нудным предисловием к чему-то страшному, что появится и сразу раздавит всех холодным ужасом. Но спокойные
слова Павла и Андрея прозвучали так безбоязненно и твердо, точно они были сказаны в маленьком домике слободки, а не перед лицом суда.
Горячая выходка Феди оживила ее. Что-то смелое росло в зале, и мать, по движению людей сзади себя, догадывалась, что не она одна чувствует это.
Отовсюду торопливо бежали люди, размахивая руками, разжигая друг друга
горячими, колкими
словами.
Она забыла осторожность и хотя не называла имен, но рассказывала все, что ей было известно о тайной работе для освобождения народа из цепей жадности. Рисуя образы, дорогие ее сердцу, она влагала в свои
слова всю силу, все обилие любви, так поздно разбуженной в ее груди тревожными толчками жизни, и сама с
горячей радостью любовалась людьми, которые вставали в памяти, освещенные и украшенные ее чувством.
Встала, приподнятая силой, которая росла в ее груди и охмеляла голову
горячим натиском негодующих
слов.
Слова его падали на толпу и высекали
горячие восклицания...
Ее потрясло
слово «мать», сказанное им с
горячей силой, и это пожатие руки, новое и странное.
Вспомнился Рыбин, его кровь, лицо,
горячие глаза,
слова его, — сердце сжалось в горьком чувстве бессилия перед зверями.
Иногда она без
слов оборачивалась к Ромашову и смотрела на него молча, может быть только полусекундой больше, чем следовало бы, немного больше, чем всегда, но всякий раз в ее взгляде он ощущал ту же непонятную ему,
горячую, притягивающую силу.
Но пота не появлялось; напротив, тело становилось все
горячее и
горячее, губы запеклись, язык высох и бормотал какие-то несвязные
слова. Всю остальную ночь Надежда Владимировна просидела у его постели, смачивая ему губы и язык водою с уксусом. По временам он выбивался из-под одеяла и пылающею рукою искал ее руку. Мало-помалу невнятное бормотанье превратилось в настоящий бред. Посреди этого бреда появлялись минуты какого-то вымученного просветления. Очевидно, в его голове носились терзающие воспоминания.
Гудит и снует безымянная толпа, совсем не подозревая, что к ней обращено
горячее писательское
слово, — и вдруг выискивается адресат, который ловит это
слово на лету…
— Измена в любви, какое-то грубое, холодное забвение в дружбе… Да и вообще противно, гадко смотреть на людей, жить с ними! Все их мысли,
слова, дела — все зиждется на песке. Сегодня бегут к одной цели, спешат, сбивают друг друга с ног, делают подлости, льстят, унижаются, строят козни, а завтра — и забыли о вчерашнем и бегут за другим. Сегодня восхищаются одним, завтра ругают; сегодня
горячи, нежны, завтра холодны… нет! как посмотришь — страшна, противна жизнь! А люди!..
Но теперь он любит. Любит! — какое громадное, гордое, страшное, сладостное
слово. Вот вся вселенная, как бесконечно большой глобус, и от него отрезан крошечный сегмент, ну, с дом величиной. Этот жалкий отрезок и есть прежняя жизнь Александрова, неинтересная и тупая. «Но теперь начинается новая жизнь в бесконечности времени и пространства, вся наполненная славой, блеском, властью, подвигами, и все это вместе с моей
горячей любовью я кладу к твоим ногам, о возлюбленная, о царица души моей».
Временами он все-таки дерзал привлечь к себе внимание Юленьки настоятельной услужливостью,
горячим пожатием руки в танцах, молящим влюбленным взглядом, но она с обидным спокойствием точно не замечала его; равнодушно отходила от него прочь, прерывала его робкие
слова громким разговором с кем-нибудь совсем посторонним.
«Судьбе было угодно, чтобы первое боевое крещение молодой газеты было вызвано
горячей защитой новых учреждений общественного самоуправления и сопровождалось формулировкой с ее стороны высоких требований самой печати: свобода
слова, сила знания, возвышенная идея и либеральная чистота. Вот путь, которым должна идти газета».